Рассказ из книги "Семь походов по восточному Саяну" М.Пуссе

  Мысль побывать в Саянах, огромном горно Восточному Саяну». Судьба людей из экспедиции, приключения, которые они пережили, обилие встреч с хищниками, все это заинтересовало меня и на­влекло на мысль об организации очередного летнего путешествия в этот интересный край.

  Для первого похода избрали Казыр. Это самая мощная из восточносаянских рек, пересекающая горы на большом протяжении. Сму­щало только одно: можно ли по этой реке плыть? Федосеев, посетивший ее верховья, в своей книге писал: «...Казыр, страшно смотреть как- скачет он по крутым валунам, сжи­маясь в узких берегах и низвергая все, что попытается помериться с ним силой Удиви­тельно, как ни надоест ему сокрушительный бег, рев и вечная злоба...».

  Желание побывать в этом необжитом углу страны, жажда охотничьих приключений дави­ли сомнения. Решено! Первым  человеком, который увлекся   этой идеей  был мой товарищ и сослуживец Beниамин Глебов. Возможность совершить интересный поход в духе Джека Лондона» по краю сибири, на сотни километров нет людей, - разве это не достаточно увлекательная перспектива? Друг даже дал шутливую подписку «...Обязуюсь участвовать в 1959 году в похо­де по Саянам. Решение мое окончательное и обжалованию не подлежит. Дано в трезвом ви­де, здравом уме и памяти...»

  Началась предпоходная переписка и подготовка... В сентябре пришел ответ из Верхней Гутары. Сельсовет сообщал:
«Ежегодно к нам приезжают туристы для изучения нашей местности. Сообщение с нами только самолетами, которые летают из Нижнеудинска. По нашим рекам плавают, в боль­шинстве, на плотах, с мая по октябрь. Некото­рые туристы привозили с собой резиновые лодки, но, повидимому, ими не пользовались. Проводника и оленей сможете нанять б нашем колхозе... Приезжайте и посмотрите наши Са­яны. В 1959 году ждем всех вас в Верхней Гутаре...».
Удивительное совпадение произошло в пер­вых числах марта.

  Во время одного довольно скучного собрания из задних рядов мне передали газету «Комсомольская правда» за 1 марта 1959 года. В ней была помещена документальная повесть Владимира Чивилихина «Серебряные рельсы».
Оказывается, еще в 1942   году,   точно   по маршруту, который запланировали мы, двигалась экспедиция   изыскателей,   определявши, возможность  строительства   железной дороги Абакан - Нижнеудинск.    Члены    экспедиции Александр Кошурников,   Алексей   Журавлев, Константин Стофато погибли...

  16 мая 1959 года мы выехали из Архангельска, имея 140 кг груза. В составе нашего маленького отряда 3 человека. Самому младшему из нас, Володе Дворкину, - высокому, крепко сложенному парню, - 24 года, старшему, то есть мне, - 31 год.

  Из Нижнеудинска вылетели утром. При перелете через горы наш «АН-2» около часа сильно болтало, и вот, наконец, мы увидели небольшой поселок на берегу реки. Это последний населенный пункт на нашем пути. Его коренные жители — тофалары, или тофы — малочисленная народность, живущая в Саян­ских горах. Самолет ложится в глубокий вираж. Под крылом наклонившаяся земля, все увеличивающиеся квадраты строений, а в стороне — правильный прямоугольник, как мы узнали впоследствии, — питомник серебристых лисиц. Наконец колеса плавно коснулись поверхности зеленого луга. Мы на месте. Сегодня 23 мая. Самолет подрулил к небольшой избушке, возле которой стояло четверо мужчин. Тут же телега с лошадью. «Туристов к нам прилетает много» — говорит светловолосый парень, назвавшийся   Геннадием.

  До поселкаменее километра  и пока двигались к нем, с любопытством рассматриваем интересующий нас ландшафт.   Кругом высокие горы, поселок как бы во впадине председатель колхоза   «Красный тофалар» Александр Иванович Щекин отнесся к нам весьма доброжелательно и пообещал организовать выезд завтра же. Наняли 7 оленей на 13 дней пути, по цене 15 рублей за один оленедень. Тут же познакомились с проводником — тофом, Григорием Ивановичем Тутаевым. «До Ванькиной избушки,— это в верховьях Казы-ра, затратим шесть суток»,— отвечает он на наши расспросы. «Самое главное — перебрать­ся через перевал. До того как он станет сво­бодным для прохода — еще суток двадцать. Рано вы приехали». В правление колхоза заходит все больше и больше колхозников. Все они говорят о наших планах как-то неопределенно, и наконец становится понятно, чего не договаривают люди. Почти никто, или точнее сказать, никто не верит, что можно на резиновой шлюпке плыть по Казыру, да еще в половодье. Было много попыток плавания по реке, и все они кончались печально. «Кинооператоры плыли — один утонул,— говорит Тутаев,— и туристы до Вань­киной избушки не доплыли, налетели на завал, одного утопили, правда его откачать удалось, а все снаряжение погибло. А ведь тогда была малая  вода...»

  Весь остаток дня трудились не покладая рук. Для транспортировки на оленях нужна тара мягкая, и мешки хорошо удовлетворяют этому требованию. Нужно только, чтобы их общий вес не превышал 30 кг. Два мешка, перекинутые через деревянное седло и перехвачен­ные под брюхом оленя длинным ремнем, удоб­ны для перевозки. Продуктов мы закупили на сорок суток. Ограничивать себя из-за веса не приходилось: до верховьев Казыра все повезут олени, а там - на лодке. Сухарей в магазине не оказалось и мы были   довольны, что привезли их с собой.
24 мая   в воскресенье, начали поход.

  Солнце стояло уже высоко, когда отправились в путь До вечера намечено пройти кило­метров шестнадцать. Дремлющие в вековом покое горы, напоенный ароматом цветов воз­дух, залитая ослепительным солнцем речная долина нас сразу очаровали. Все смеялись, шутили, были в приподнятом настроении. Гор­ная тропа, поднимавшаяся вдоль берега Гутары, очень удобна, и за какие-нибудь четыре часа мы подошли к берегу реки в том месте, где в Гутару впадает ее правобережный при­ток Идеи. Здесь переходить на противополож­ный берег. Переправа оказалась непростой, так как вода уже начала подниматься Тутаев сел на головного быка, показал нам направле­ние брода и ввел оленей в воду. Вся связка зацокала копытами по каменистому перекату.

  Мы переходили с шестами, и порядком вымокли, Вениамина же чуть не снесло. На остановке у подножия горы, где мы сушились, у тафаларского шалаша, Григорий Иванович предложил изменить маршрут по Казыру с таким расчетом, чтобы не пришлось переходить и его правобережный приток Прямой Казыр. «Вода сильно прибывает. Опасно. Надо перейти Казыр в верховье и  двигаться его левым берегом…» Предложение было конечно принято безоговорочно. Навязывать отлично знающему этот район человеку свое мнение было просто неумно. Часов в семь вечера Григорий рассматривая в бинокль уходящий ввысь склон горы, сказал: «Зверь пасется». В Сибири зверем называют марала, лося, северного оленя. Мы стали поочередно смотреть в бинокль. «Утром зверь кормится внизу у леса,— пояснил Григорий, — а вечером вверху».

  Понемногу темнеет. Расплываются неясные уже силуэты пасущихся у подножия горы оленей. «Спать будем? — спрашивает проводник. Кто желает, берите потники, — он кивает в сторону груды шкур — На одну ложитесь, другой покройтесь!» Разбираем их и, конечно, не по две, а гораздо больше. Однако сразу нам лечь не удалось. Потянул ветерок, порывы валили пламя костра. Палатку ставить на­до. Растаскиваем по земле довольно большое полотнище. Затем набрасываем его с наветренной стороны на постоянно стоящий здесь остов шалаша. Удобно! От ветра и дождя за­щищает и костер можно жечь внутри. «Слушай, Гриша, — интересуюсь я, — много ли еще людей твоего народа живет в Сая­нах и где?.. Или все тофалары в Верхней Гутаре?» «Нет, не только у нас. В Саянах нас наберется человек шестьсот. Вот, например, в Алыгджере, Нижней Гутаре живут... Раньше тофы и в других районах гор кочевали. Гибло много от обвалов, болезней. Однажды нашли стоянку, одни скелеты... А почему умерли люди — никто не знает. Теперь все в колхозах. Вместо чумов — избы. Дети в школах учатся. Образованных стало много. Среди тофов даже летчик есть. А у меня. — Григорий засмеялся, — только четыре класса. Зачем мне боль­ше! Охотой промышлять больше не надо! И без образования меня выдвинули от колхоза на сельскохозяйственную выставку в Москву». Мы и раньше слышали, что он является лучшим охотником колхоза. Больше всех добыва­ет медведя и соболя.

  «Гриша, — спрашивает Володя, — а сколько у тебя на счету медведей?» «Не то пятьдесят, не то шестьдесят. Раньше считал, а теперь со счета сбился».   «А в армии ты был?» «Был...» Понемногу засыпаем. За костром ухаживать никому не хочется. Под шкурами и так терпимо.

  На следующее утро Григорий повел нас вверх по Идену. Идем то левым, то правым берегом. Подъем отнимает много сил, с непривычки мучает одышка, пот. Местами берега Идена покрыты довольно толстыми ледяными полями. На них дается отдых оленям. Часам к пяти вечера прошли 18 километров и остановились на ночевку в трех километ­рах от перевала. Завтра будем его штурмо­вать.

  Развьючив оленей, Григорий пропускает привязанный к узде ремешок между ног животного и, подтянув им голову, привязывает его выше коленного сгиба к задней ноге оле­ня. Такой вид спутывания дает возможность пастись, но отбивает желание куда-то убежать. Пытаюсь угостить ближайшего оленя, у него большие грустные глаза, хлебом. Это вызы­вает смех. «Это не лошадь, он хлеб есть не будет, ему мох    подавай».    Зато    соль    животные лизали с явным удовольствием.

  Пока Глебов и Дворкин возятся с костром, я занялся ужином. Зачерпнув в Идене пару бачков воды, повесил их на таганок. Заправленный рисом суп, булка с маслом, кофе со сгущенкой вызвали оживление на наших усталых лицах. Блаженствует и собака, ей тоже перепадает. После ужина Григорий встал и, закинув карабин за спину, заявил, что идет посмотреть, как выглядит тропа, ведущая на перевал. За ним убегает и пес. Нас беспокоит завтрашний день. Удастся ли форсировать перевал? От этого зависит судьба нашего маршрута. Отпускное время не позволяет высиживать здесь и ожидать, когда просядет снег.

  Возвратившийся через часок Григорий заявил: «Видел медведя, раскапывающего нору бурундука. Выстрелить не успел — он удрал. Был у меня пес хороший, в одиночку медведя держал. А этот только бурундука и белку гоняет.
А побежал медведь туда,— Григорий указал рукой куда-то за Идеи,— на перевал не пошел, снег глубокий, не пройти ему». Последние слова меня настораживают. Это что, намек? «Вот гостинец от мишки вам»,— продолжает Григорий и высыпает на разложенную на земле куртку две больших пригоршни кедровых орехов. Собака тянется носом к нам, но после сердитого окрика проводника, поджав хвост, отхо­дит в сторону.  По ее глазам чувствуется, что хозяина она боится и знает, что он ее не любит. «Зад опалила в костре,— ворчит  Тутаев, — отрастет      шерсть,       пристрелю,— рукавицы сделаю». Мы с сожалением    и    сочувствием смотрим    на    пса. Действительно   «собачья жизнь»... Неопределенные высказывания Григория о возможности перехода через перевал все больше тревожат нас. Обычно он открывается при­мерно к 15 июня, а сегодня 25 мая. А вдруг проводник не захочет мучиться и скажет, что его не перейти, и нужно ждать? «Уж очень рано вы приехали,— ворчит он.— Еще никогда в это время не приходилось ходить сюда!»

  Следующие сутки прошли в тяжелом труде. Мы посменно протаптываем траншею, по которой идут олени. Местами утопаем в снегу на­столько, что приходится ползти. Григо­рий Иванович выбирает по возможности южные склоны горы, где меньше снега и кое-где видна уже покрытая буреломом земля. К восьми вечера удалось пройти всего не­сколько километров. Обойдя с левой стороны небольшое замерзшее озерко, вышли на Иденский перевал. Несмотря на сильную усталость и предстоящую несладкую ночевку в «трубе», где ветры гуляют и очень мало дров для ко­стра, мы довольны и оживленно обмениваем­ся мнениями о перспективах завтрашнего спу­ска.
Где-то вдалеке грохочет обвал. В этот вечер мы слышали их многократно. Видели и лавину.  Зрелище довольно внушительное. Уже « темноте туман полез к вершинам. Он густел, клубился. Сырость окутывала нас. Костер горел неохотно, и мы по очереди его раздували. Берега Малой Кишты, вдоль которой сегодня движется наш караван, тоже в глубоком снегу, но под уклон идти конечно уже легче.

  Привал сделали километрах в трех от правобережного притока Кишты — тут нас сразу же осадили тревожно стрекочущие кедровки. «Вредная птица», — злится Тутаев. — Охо­титься мешает...» На склонах гор много следов кабарги. Проводник рассказывает, что ^весной самка хоро­шо идет на зов кабаржонка. На крики телен­ка идет и мишка. Охота на кабаргу запреще­на, а вот насчет медведя это, конечно, инте­ресно, и я около часа перенимаю тофаларскую науку. Сделал из подсушенной на костре бе­ресты че.тыре манка, дую в них так, что в гла­зах темно становится, но кроме змеиного ши­пения ничего из своего изделия извлечь не мо­гу. Но вот из пятого, наконец, полились жа­лобные крики...

  На следующий день, когда продолжали спуск вдоль Кишты, Григорий познакомил нас с черемшой. Всем1 понравился ее своеобразный вкус. У нас на Севере она не растет. Когда до Казыра осталось километра четыре, наш караван остановился у затески на де­реве.

  15.Х.4-2 Нач. экспедиции Абакан — Нижнеудинок. Трое уплыли по Казыру в гор. Мину­синск,  а пятеро поехали в Нижнеудинск.

  13.Х-42. Здесь прошла экспедиция под на­званием «Сибиртранспроект».

  Ниже шел такой список.

  Начальник экспедиции (подпись)                                  

КОШУРНИКОВ

СТОФАТО

ФЕДОТОВ
РУДАКОВ
КОВАЛЕВ

  Эта запись на затеске очевидно сделана спе­циальным карандашом, так как за семнадцать лет ее не смыли дожди и не стерло время. На левый берег Кишты перешли по настилу из бревен и, пройдя еще метров пятьдесят, вы­шли на берег Казыра. За сегодняшний день, несмотря на лесные завалы, крутые спуски и подъемы, удалось пройти что-то около шестна­дцати километров. Этому способствовало и почти полное отсутствие снега на тропе.
Казыр в этом месте не широк, метров два­дцать. Но переливающийся через валуны поток, нагромождения наносника, с шумом бьющая в противоположный берег струя сразу показали — вечерняя переправа немыслима. Казыр в переводе на русский — сердитый, злобный, и удастся ли нам с ним справить­ся — покажет время. Решили подождать до утра, когда уровень воды в реке спадет. Пока товарищи устраивали лагерь, я начал готовить к походу нашу надувную лодку ЛАС-4.

  На следующее утро мы повели переправу. Григорий сел верхом и увел оленей на проти­воположный берег, оставленное же на берегу снаряжение начали переправлять    на    лодке. Для этого мы с  Дворкиным перебрались на каменистый островок на середине реки и. поймав брошенную Глебовны веревку, перетяну­ли груженую шлюпку к себе. После разгрузки Глебов за другой конец перетянул лодку к себе. Потом перебросили веревку проводни­ку и все повторили сначала. «Очень хорошо, что не пошли правым берегом. Через Прямой Казыр в такую воду уже не перейти»,— говорит Григорий. Подсуши­лись у костра, напились чаю и двинулись ле­вым берегом. Шли по заросшей малозаметной тропке, сопровождаемые грохотом Казыра. «Тухлая вода скоро»,— говорит проводник. «Наши раньше здесь лечились». Вскоре олени остановились около истоптанной каменистой россыпи, напоминающей дно пересохшего озер­ца. Стали осматривать сероводородный источ­ник. «Снимай, снимай», — закричал вдруг Григорий. Но сфотографировать убегающую самку марала я не успел. За маралухой почему-то пустились в бег и наши олени, и проводник их не без труда остановил. «Как креп­ко затаились. Если бы не Узнай, прошли бы мимо». Но больше всех раздосадован я. ФЭД держался на «товсь». И бог кадр упущен.

  Ночевали у каньона, в котором бесился Казыр. Григорий этой стоянкой недоволен — нет корма оленям. Я спустился к воде. Жуткое место: поток разъяренно бил в каменную сте­ну и, отскочив, устремлялся куда-то вниз. «Вот вольются притоки Прямой и Левый, Ка­зыр станет полноводнее и спокойнее*, — уте­шает Григорий.

  За седьмой    день похода    удалось    пройти только тринадцать километров. Остановились в кишащем рябчиками леске, это уже в паре километров от Левого Казыра. К вечеру опять занепогодило. Всю ночь и vtpo лил дождь, в реке сильно поднялась вода Через Левый Казыр теперь уже не переправиться, и поневоле мы сделали выходной. Сегодня Григорий много рассказывал о верхо­вьях Левого Казыра. Там, на перевале, его любимые угодья, есть охотничья изба. Не раз он отражал на перевале в Уду нашествия вол­ков, выкладывая на их пути отравленные при­манки. «Большая беда, если волки с Уды про­рвутся к нам. Много оленей погубят». Он по­минал и какую-то пещеру с луками и стрела­ми, которая осталась в том райском уголке от его предков. Переправа через Левый Казыр была тоже непростой. Оленей переводили налегке, снаряжение переправили на шлюпке. Напряжение дня привело к тому, что Володя чуть не поссо­рился с проводником. Смешно было бы после стольких дней трудного пути расстаться недо­вольными друг   другом.

  За девятый день прошли всего три километра и в конце концов уперлись в скалу. Даль­ше пути не было. «Отсюда уже можно плыть к Ванькинои избушке. Опасный залом в вер­ховьях Казыра мы уже обошли», — пояснил проводник. Григорий подарил нам три ста­реньких потника. «На земле спать сейчас холодно». Потом стали прощаться. Вынули фля­гу, пригубили на счастье... Наиболее сердечно проводник прощался с Дворкиным, чему я в душене мог не подивиться — ведь вчера они сильно поссорились.  Мне  же заявил:     «Если вам взбредет в такое время года снова сюда приехать, больше не пойду!». На том и расстались. Последней его фразой было: «Осторож­ней у Прорвы».

Читать дальше